Вам попался дневник пленного магмара. Слушайте, воин, и внимайте каждому слову моему. Вокруг кромешная тьма. Я нахожусь в пещере с высокими сводами, воздух здесь затхлый, дышать сложно и неприятно. Я оказался здесь по воле людей, которые пленили меня, чтобы раскрыть секрет приручения Неуловимых мышей Атши. Сразу видно, что подготовились они тщательно и заранее – даже переводчика нашли, магмара. Животное! И хватило же совести предать свой род, перейдя на сторону врагов! А ведь придет, наверное, домой, будет смотреть в глаза жене, держать на руках детей…. А на следующий день вновь пойдет продавать все святое. Этого я боялся больше всего.… Из обрывков разговоров я понял, что они собираются меня пытать. Остается надеяться на одно: что моя воля окажется сильнее, чем их терпение. Я нахожусь здесь третий день, и все меньше и меньше верю в то, что меня до сих пор ищут. Меня нещадно бьют, и мое тело уже похоже на один большой синяк…Голова гудит, руки дрожат, ноги не держат. Я получил несказанное удовольствие, когда мне удалось плюнуть в рожу переводчику! За это меня снова били, но это не важно, нет! Я до сих пор не могу не улыбаться, вспоминая его глаза: удивленный, полный недоумения, глупый взгляд, постепенно сменяющийся злостью и желанием отомстить. Тварь. Когда-нибудь я доберусь до него, и тогда ему уже ничего не поможет. Боже мой, я никогда не думал, что человеческое воображение может дойти до таких краев…Они закрыли меня в железном боксе с сотнями, тысячами насекомых. Я пытался, как мог, почти не дышать, жмурил глаза, рвал на себе цепи, и ничего не помогало! Кишащие повсюду пауки и какие-то клопы облепили все мое тело, залезали в нос, рот, уши... Я чувствовал каждое прикосновение липких лапок, ощущал каждое движение этого единого организма, состоящего из тысячи маленьких копошащихся существ. В голове остро пульсировала только одна мысль – хотелось освободиться, сбросить с себя весь этот рой, чтобы не слышать больше хруста мохнатых лапок, ломаемых моими дрожащими руками, и избавиться от мерного шуршания тел, обволакивающих меня всего, целиком. Сегодня меня весь день рвало. К горлу подкатывает неприятный комок каждый раз, когда я вспоминаю о насекомых. Я не знаю, что меня ждет сегодня потому, что вчера меня стошнило прямо на сапоги переводчику. На этот раз его лицо исказила такая гримаса, что мне стало страшно, первый раз по-настоящему страшно. Я не дам этим падлам себя сломать. Если секрет приручения Атши попадет в их руки, тогда бойня, которая после этого развернется, будет неизбежной. Я должен держаться. Ради друзей, которые в меня верят и ради всех тех, чья судьба сейчас зависит от меня… Больно...Дрожат руки...Схожу с ума... Я уже не знаю, сколько времени здесь нахожусь, не помню, сколько пролежал без сознания. Кажется, несколько дней, а может, несколько часов…Меня мучает такая слабость, что мне сложно держать перо. Левый глаз полностью заплыл, и открыть его никак не получается. Они делали на моем теле надрезы…. Я помню, как досчитал до 54, а потом все стало плыть, перед глазами стояла красная пелена, очень тошнило, и во рту чувствовался соленый вкус крови. С остервенением и злобой прямо в лицо мне что-то кричал переводчик, но я не слушал…Мразь. Он не заслуживает жизни, хотя, быстрой смерти, наверное, тоже. Сегодня было легче не проговориться потому, что я не мог говорить – было больно. В моей голове проносились воспоминания об арене Дартронга, где совсем юные, почти дети, магмары делают первые, неуверенные шаги по тропе боевых искусств. Я вспоминал великие сражения и ликующих воинов, погибших друзей и свой первый боевой топор, первую шкатулку, которую мы взломали вместе с отцом, и славного зорба, подаренного мне перед свадьбой. Вспоминал, и думал, что не могу, не имею права все это предать, подарить только за то, что несколько подлых скотов сумели поставить меня на колени. Мне страшно. Я перестал ощущать тело, руки и ноги онемели…Ноющая боль течет по жилам, и я чувствую, что скоро конец. Переводчик не выдержал – его ярость пересилила сознание, и он приказал меня убить. Сначала я впал в отчаяние: катался по полу и выл как зверь, а потом понял, что если я довел их до такого приказа, значит, я победил их! Значит, они поверили, что меня не сломать, значит, я доказал им, что моя воля – сильнее. Я доказал…Я смог… Мне всегда казалось, что смерть – это нечто страшное. Но, по сути, ведь итак ясно, что все мы когда-нибудь умрем. Мы лечимся от страшных болезней, зализываем раны, которые наносит нам жизнь, и старательно оттягиваем момент, когда придется попрощаться с миром живых. А смерть ведь все равно наступит. И так будет всегда, это я вам обещаю. Гораздо страшнее ожидание, эта страшная мука, когда часы и минуты тянутся бесконечно, ползут, словно липкие, скользкие пиявки, сосущие из тебя все силы. Куда более жутко понимать, что жить тебе осталось совсем немного. И ты ждешь.… Тогда сознание притупляется, а может, наоборот становится излишне чутким, но мир сразу выглядит по-другому, и все ценности отчего-то перестают быть важными. Этот дневник был моим последним другом, последней исповедальней, в которой будет храниться все то, что зрело и пускало ростки в моей душе всю жизнь, от рождения и до сегодняшнего дня. Быть может, я умру, но я умру с улыбкой на лице потому, что мой народ может быть теперь спокоен. Я уйду с надеждой и верой во все святое, что было, пока я жил, и чему еще предстоит произойти… Я слышу шаги. За мной идут. Наконец-то…
